“Она (Ахматова) смотрела на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории” (И. Бродский)
Сказал, что у меня соперниц нет.
Я для него не женщина земная,
А солнца зимнего утешный свет
И песня дикая родного края.
Когда умру, не станет он грустить,
Не крикнет, обезумевши: “Воскресни!”.
Но вдруг поймет, что невозможно жить
Без солнца телу и душе без песни.
… А что теперь?
Читая эти стихи Анны Ахматовой, понимаешь, что ее поэзия глубоко сочувствует человеку и просветляет его, делает его духовный мир осмысленным и прекрасным, существенным и значительным. В самой Анне Андреевне все было прекрасным – и внешний
Художник начинается с беспощадности к самому себе. Видимо, к ней эта беспощадность пришла после того, как поэтесса увидела корректуру “Кипарисового ларца” Иннокентия Анненского: “Я была поражена и читала ее, забыв все на свете”. Потом она назовет Анненского учителем и напишет:
А тот, кого учителем считаю,
Как тень, прошел и тени не оставил,
Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,
И славы ждал, и славы не дождался,
Кто был предвестьем, предзнаменованьем,
Всех пожалел, во всех вдохнул томленье
И задохнулся…
Сам о себе И. Анненский сказал горько до самоуничтожения: “Я слабый сын слепого поколенья”. Может быть, у него и научилась Ахматова строгому отношению к делу своей жизни – Поэзии:
Я улыбаться перестала,
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.
Она очень рано начала понимать, что писать надо только те стихи, по отношению к которым чувствуешь: если не напишешь, то умрешь. Без этого кандального принуждения нет и не может быть поэзии. Чтобы поэт мог сочувствовать людям, ему надо пройти через полюс своего отчаяния и пустыню собственного горя, научиться преодолевать его в одиночку. Характер, талант, судьба человека лепятся в юности. Юность Ахматовой была солнечной:
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
Но в этой узорной тишине Царского Села и в ослепительной голубизне древнего Херсонеса трагедии шли за ней по пятам неотступно:
А Муза и глохла, и слепла,
В земле истлевала зерном,
Чтоб снова, как Феникс из пепла,
В эфире восстать голубом.
И она восставала и снова бралась за свое. И так целую жизнь – чего только не выпадало на ее долю! И смерть сестер от чахотки, и у самой кровь горлом, и личные трагедии… две революции, две войны. Когда она узнала о том, что она – Поэт, и поверила в эту неизбежность, не кто иной, как отец, запретил ей подписывать стихи отцовской фамилией Горенко, и она взяла фамилию свой прабабушки – Ахматова. И мир благодарен этому имени. Книги Ахматовой – откровение человеческой души, облагораживающей своим примером жизни всех людей, которые склоняют головы перед песней ее откровения:
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала,
Как в негашеной извести горю
Под сводами зловонного подвала.
Я притворюсь беззвучною зимой
И вечные навек захлопну двери,
И все-таки узнают голос мой,
И все-таки ему опять поверят.
Ее жизнь проходила в суровое время и не щадила нежную душу поэтессы. Но эта душа оказалась стойкой, способной переносить лишения всяческих, выражаясь словами Маяковского, “бед и обид” и выращивать из них правдивую поэзию:
Водою пахнет резеда
И яблоком – любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь.
Ахматова любила чувствовать жизнь во всем многообразии ее проявлений. Она любила свою родину – Россию. Это была, прежде всего, любовь к русскому языку, к его богатству, его поэзии, самая главная, самая верная ее любовь, подтвержденная всем ее многострадальным, устремленным к совершенству творчеством. Эта любовь индивидуальна и общезначима и исходит от нее одной, Анны Ахматовой, – ко всему миру:
… Так молюсь за твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
Она жила для великой, земной любви и пела об этом, и в этом был смысл ее жизни, естественное состояние ее души. В русской поэзии появился новый певец с удивительно чистым голосом, глубокая интимность которого усиливала его искреннее гражданское звучание. Конечно, Ахматова не могла написать “Двенадцать” или “Левый марш”. Это сделали Блок и Маяковский. Она писала другое:
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: “Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда…
… … … … … … … … … … … … … ..
… Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
И высказываемое в этом горьком стихотворении желание осталось не пустой фразой – стало действием, добровольно взятой на себя обязанностью перед новой жизнью, стало судьбой. Никаких благ эта судьба не сулила, но в ней проглядывала великая правда времени, трудного и многообещающего. Спустя три года она говорит себе и миру жестокую правду об испытаниях, о вере своей души в новое, еще непонятное, но ощутимо заманчивое начало жизни:
Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано.
Отчего же нам стало светло?
Такова была ее извечная просветленная болью, неизменно чистая любовь к России и к ее будущему, такова была ее вера:
И дикой свежестью и силой
Мне счастье веяло в лицо,
Как будто друг от века милый
Всходил со мною на крыльцо.
Она была необходима времени, и время необходимо для нее в самых разных формах его проявления. Ахматова сама лучше всех критиков определила свое назначение в мире, свою судьбу и свою программу:
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.
Ведь это она в первые дни нашествия фашизма на Советский Союз обратилась ко всем женщинам Родины со словами клятвы:
И та, что сегодня прощается с милым,
Пусть боль свою в силу она переплавит,
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться ничто не заставит!
Анна Ахматова верила в Победу, звала народ к Победе, она вместе со своим народом победила самое страшное зло двадцатого века – фашизм. Великое русское слово, произнесенное Ахматовой, “Для славы мертвых нет”, – озвучено мрамором и бронзой памятников Гнева и Скорби павшим защитникам Родины:
Ты стала вновь могучей и свободной,
Страна моя! Но живы навсегда
В сокровищнице памяти народной
Войной испепеленные года.
Крест индивидуальности таланта – очень трудный крест, избавиться от него нельзя, и Анна Андреевна Ахматова несла его до конца своих дней. Он был ее мукой и утешением одновременно:
Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, бессловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счеты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утренней звездой.
Бег времени ее судьбы, ее жизни, ее поэзии завершался. Череда уходящих в глубь прошлого событий сделала Ахматову заметнее не только в мире поэзии, но и самой жизни. Анну Ахматову похоронили под Ленинградом, в поселке Комарово, на кладбище среди соснового леса. И летом, и зимой на ее могиле всегда лежат живые цветы. К ней приходят и юность, и старость, приходят женщины и мужчины. Для многих она стала необходимостью. Для многих ей еще предстоит стать необходимостью. Такая у нее участь. Ведь истинный поэт тот, кто “смотрит на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории”. И истинный поэт живет еще очень долго – и после своей смерти. И люди будут идти на могилу Анны Ахматовой еще очень долго: Будто там впереди не могила, А таинственной лестницы взлет.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)
Олександролесь україна в старовину.