“Искусство всегда помогало человеку в отыскивании идеала” (Ф. М. Достоевский) (по произведениям М. Булгакова и Б. Лавренева)
Когда в жизнь мужчины врывается “ужасное, кровяное, как закат”, слово “война” – это страшно. Неизмеримо страшнее, если оно врывается в жизнь женщины, испокон века воспеваемой писателями, художниками, музыкантами как “гений чистой красоты “, “образ божества”, как символ любви, материнства, домашнего уюта и благополучия.
Что же происходит с ней, Прекрасной Дамой, доброй, милой, нуждающейся в защите сильного и надежного друга, в вихре войны и революции, в пламени “мирового пожара в крови”, который большевики в далеком
Для кого-то, как для
Третьих – таких, как Елену Турбину (М. Булгаков, “Белая гвардия”), – нельзя представить себе сражающимися на баррикадах или скачущими на коне по дальневосточной тайге? Не в том их предназначение. Не во власти двадцатичетырехлетней Елены Турбиной остановить бег времени, уберечь братьев от участия в кровопролитной сече, но свой “семейный” мир, свою вселенную, свои “кремовые занавески” она ревностно охраняет, ибо видит долг жены, сестры в тщательном сбережении “доброй воды в вазе турбинской жизни”. Ее выбор уже сделан, его ничто не изменит. Елену война не ожесточила, не сделала грубой и безжалостной. Но не обо всех женщинах можно сказать такое. И если жестокость Ольги Зотовой больше внешняя: в словах (“сволочь недорезанная”, “черт”, “что вылупился”), в манере поведения (“свирепые глаза, раздутые ноздри”, “в клубную работу она внесла дисциплину и терминологию эскадрона”, “провоняла все помещение махоркой”), то жестокость Марютки страшнее: в подсчете убитых врагов – и не одного-двух, а сорока; в том, что будущая женщина во имя участия в “мировом пожаре” добровольно отказывается “от бабьего образа жизни и, между прочим, деторождения”. Нелепа, ужасна сама мысль, что тоненькую, стройную девушку, укладывающую веночком пышные косы вокруг головы, “тянет идти громить, убивать с пьяными, вшивыми ордами”. Фанатичная преданность революции берет верх над первой, внезапно и ярко вспыхнувшей девичьей любовью к пленному белогвардейскому поручику. Собственными руками, по-снайперски точно стреляет Марютка в Говоруху-Отрока, в свое “бабье” счастье, памятуя строгий наказ комиссара Евсюкова: “Ежели на белых нарветесь, живым его не сдавай”.
Так же действует и Любовь Яровая – героиня одноименной пьесы К. Тренева. Некогда, в той далекой жизни, любящая и любимая, она, с чувством выполненного долга после передачи мужа – белого офицера – в руки революционеров, то есть в руки смерти, говорит: “С этого дня я – верный товарищ”. Что это? Болезненная перевернутость сознания? Переоценка нравственных ценностей? Слепое исполнение долга, который оказывается выше любви?
“Круглая рыбачья сиротка Марютка” не может предать революцию, ту силу, которая подняла ее с ненавистного места, разрушила старый мир, повернувшийся к Говорухе-Оброку, сыну богатых дворян, гуманной и светлой стороной, а к девушке-беднячке – тяжкой и темной”. Как бы ни любила юная красногвардейка своего “первого ” – “сорок первого”, понять и принять его психологию она никогда не сможет: слишком разные они люди. А поручик Яровой оказывается преданным женой только после того, как сам совершил несколько предательств, в том числе и главное: предательство идеалов молодости. И все же, приняв это объяснение, вряд ли можно примириться с мыслью, что женщина, которой Богом предначертано давать жизнь другим людям, может убивать и обрекать на смерть, пусть даже из чувства долга.
В “минуты роковые” встречают Марютка и Ольга Зотова большое, сильное, настоящее чувство, войной, несомненно, обостренное, ибо на войне каждый день – последний, каждый взгляд – прощальный. Любовь “военная”, трагическая, но любовь, потому что “только ею… держится и движется жизнь”, неизменно выходящая победительницей во всех войнах.
Комічне та серйозне в романі дон кіхот.