Стихотворение В. В. Маяковского “Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви”
В творческом наследии Маяковского лирике по праву принадлежит первое место. Нисколько не умаляя значения эпических и драматических произведений, следует признать, что именно лирика была тем жанром, в котором наиболее ярко и полно выразилась творческая индивидуальность Маяковского. Призванная выражать чувства и переживания человеческой души, лирика позволила Маяковскому активно вторгаться в действительность, выражать свои оценки наблюдаемых явлений, окрашивать произведения неповторимым колоритом своего поэтического “я”.
Маяковский
Тарас Костров был редактором “Комсомольской правды”, в которой сотрудничал Маяковский и которой он был командирован в Париж. Этим и объясняется выбор вынесенного в заголовок адресата письма. В заглавии определена и тема – “о сущности любви”. Такая формулировка темы как бы пародирует философский трактат. Но кроме этого, в заголовке подчеркнуты и этико-философский аспект темы, и ее отчасти ироническое звучание. Таким образом, мы видим, что серьезные мысли поэта соседствуют с шуткой, иронией; что возвышенное облекается в форму легкого юмора, высокое нарочито “снижается”. Эта тенденция проявляется с первых же строк:
Простите
Меня,
Товарищ Костров,
С присущей
Душевной ширью,
Что часть
На Париж отпущенных строф
На лирику
Я
Растранжирю.
Намечаемый здесь образ поэта, “транжирящего” поэтические строки на любовную лирику, развивается в последующих строфах, где поэт, встречая “в меха и в бусы оправленную” красавицу (прототипом ее является Татьяна Яковлева), вступает с нею в разговор (“Я эту красавицу взял и сказал: правильно сказал или неправильно? “). На этом обращение к Кострову переходит в разговор с “красавицей “, который и определяет содержание стихотворения. Начало разговора явно несерьезное. Поэт шутливо признается:
Девушкам
Поэты любы.
Я ж умен
И голосист,
Заговариваю зубы
Только
Слушать согласись.
Это отнюдь не возрождение образа поэта – “Дон Жуана и фата ” – это лишь шутка, самоирония, цель которой – несколько снизить звучание последующих строк:
Не поймать
Меня
На дряни,
На прохожей
Паре чувств.
Я ж навек
Любовью ранен
Еле-еле
Волочусь.
Эти строки резко меняют тон разговора. От иронии поэт переходит к серьезному разговору о “сущности любви”. От облика беззаботного поэта, “заговаривающего зубы” девушкам, не остается и следа. Перед нами – продолжение разговора на тему, начатую поэтом давно, – “о любви-громаде”, о верности и постоянстве любовного чувства. “Любовь-громада” противостоит “прохожей паре чувств” с нехитрой формулой “разлюбила – уплыла”. Истинную же любовь – “не свадьбой мерить” – она измеряется несравненно большим и проверяется всей человеческой жизнью. Далее в стихотворении речь идет о понимании Маяковским любовного чувства, то есть о “сущности любви”:
Любовь
Не в том,
Чтоб кипеть крутей,
Не в том,
Что жгут угольями,
А в том,
Что встает за горами грудей
Над
Волосами-джунглями.
Поэт отказывается рассматривать любовь лишь как физиологическое чувство. Для него несравненно важнее то, “что встает за горами грудей”, какие чувства рождает в сердце человека любовь. И Маяковский дает ответ:
Любить
Это значит:
В глубь двора
Вбежать
И до ночи грачьей,
Блестя топором,
Рубить дрова,
Силой
Своей
Играючи.
Обуреваемый любовью, лирический герой стихотворения готов, “блестя топором, рубить дрова”, соревноваться с самим Коперником, творить, писать стихи:
Любить
Это с простынь,
Бессонницей рваных,
Срываться,
Ревнуя к Копернику,
Его,
А не мужа
Марьи Иванны.
Считая
Своим
Соперником.
Великий смысл любви для Маяковского не в том, что она предоставляет влюбленным “рай за кущи”, а в том,
Что опять
В работу пущен
Сердца
Выстывший мотор.
Но “Письмо… ” не ограничивается лишь определением любви как стимула, заставляющего работать “сердца выстывший мотор”. Маяковский идет дальше, показывая связь любовного чувства с творчеством. Обращаясь к своей собеседнице, поэт хочет объяснить ей “это состояние” – процесс рождения поэтического слова. “Любовью раненный поэт” идет по улицам города, и все воспринимается им сквозь призму его возбужденного состояния (“На земле огней – до неба… В синем небе звезд – до черта”). Вокруг шумит большой город… В душе поэта зреет рожденное любовью поэтическое слово. И когда “докипело это”, возникает оно – великое слово поэзии. А “докипает” оно не в тиши кабинетов, не в уединении от людей, а в самой гуще жизни, городского шума, суеты, движения, в “грошовой столовой”, куда зашел поэт:
И вот с какой-то грошовой столовой,
Когда докипело это,
Из зева до звезд взвивается слово
Золоторожденной кометой.
Рассказав о том, как рождается вызванное чувством любви поэтическое слово, Маяковский ставит вопрос о том, кому это слово адресовано. Это “докипевшее” слово нужно для того,
Чтоб двум влюбленным
На звезды смотреть
Из ихней
Беседки сиреневой.
Чтоб подымать,
И вести,
И влечь,
Которые глазом ослабли.
Чтоб вражьи
Головы
Спиливать с плеч
Хвостатой
Сияющей саблей.
Маяковский в стихотворении “Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви”, по сути, дает свое видение того, какой должна быть любовная лирика нового типа. Этим произведением он утверждал, что цель поэзии – “подымать, и вести, и влечь” – распространяется и на любовную лирику. Стихи о любви должны помогать тем, кто “глазом ослабли”. И напоследок поэт, прислушиваясь к своему сердцу, в котором вот-вот “загудит всепоглощающая любовь, заявляет:
Себя
До последнего стука в груди,
Как на свиданье,
Простаивая,
Прислушиваюсь:
Любовь загудит
Человеческая,
Простая.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)
Я люблю вишивати і вишиванку.