Взаимоотношения Адуева-младшего с Адуевым-дядей в романе “Обыкновенная история”
Формула речи дяди, выражающая его нежелание опекать племянника, – “крестить мне тебя некогда”, – под которой он в буквальном смысле слова подразумевает благословение на ночь, а в переносном – убеждение, что “надо уметь и чувствовать и думать, словом, жить одному”, содержит помимо всего своего богатого содержания еще и выражение равнодушного, если не скептического, отношения Адуева-старшего к религии.
Наивная вера в провидение, в то, что каждому человеку (в особенности же барскому дитяти) придан свой особый ангел-хранитель,
– Как другие – что вы, дядюшка! “… ” Поэт заклеймен особенною печатью: в нем таится присутствие высшей силы.
– Как иногда в других – и в математике, и в часовщике и в вашем брате, заводчике. Ньютон, Гуттенберг, Ватт так они были одарены высшей силой, как и Шекспир, Данте и прочие. Доведи-ка я каким-нибудь процессом нашу парголовскую глину до того, чтобы из нее выходил фарфор лучше саксонского или европейского, так ты думаешь, что тут не было бы присутствия высшей силы? – Вы смешиваете искусство е ремеслом, дядюшка. – Боже сохрани! Искусство само по себе, ремесло само по себе, а творчество может быть и в том и в другом, так же точно, как и не быть. Если нет его, так ремесленник так и называется ремесленник, а не творец, и поэт без творчества уж не поэт, а “сочинитель”.
Примечательно, что спор между Адуевыми завязывается после реплики Петра Ивановича о том, что писатель человек “… ” как другие”. Александр, который свои претензии на исключительность, избранность мотивирует своей художественной одаренностью, не может оставить без внимания этот “выпад” дяди. Петр Иванович, в свою очередь, вступает с ним в подробное объяснение, так как видит в претензиях на избранность крайнее выражение избалованности племянника. Для Петра Ивановича Адуева, собственной энергией сделавшего в Петербурге карьеру и к тому же придающего серьезное значение промышленной деятельности, науке, ремеслу, романтические мечтания, непрофессиональные занятия искусством, нежелание “тянуть лямку” ежедневного труда – проявления барской лени, деревенского образа жизни. Однако автор смотрит глубже на проблему практицизма и смены феодального уклада буржуазным.
Рисуя возвращение в деревню потрепанного и разочарованного петербургской жизнью Александра, Гончаров как бы иными глазами смотрит на патриархальное деревенское житье, чем в начале романа. Вместе со своим возмужавшим героем он замечает уже не идиллию, а неусыпную деятельность скопидомки-помещицы – матери Александра, труд крестьян. Петербуржец, “поселившийся в душе разочаровавшегося мечтателя Адуева, побуждает его заняться в деревне чтением трудов по агротехнике – науке, которую он прежде презирал, хотя и переводил для журналов с иностранных языков статьи подобного содержания для заработка. Практика традиционного сельского хозяйства, основанная на вековом опыте крестьян, дает ему материал для нового критического восприятия теорий ученых агрономов.
Таким образом, деревенское житье не соответствует сентиментальным о нем представлениям. Создавая благоприятную почву для отвлеченного романтического “мечтания помещика, оно вместе с тем наводит на серьезные мысли человека, познавшего иные, буржуазные отношения.
Именно из деревни Александр пишет петербургским Адуевым письма, в которых, по мнению Лизаветы Александровны, выражен момент наиболее гармоничного состояния его личности равновесия способности к критике и анализу и идеальных устремлений, на уровне которого ему впоследствии не удается удержаться. Возвратившись в Петербург, он погружается в поток практической деятельности, неовеянной никаким идеалом.
Релігійні мотиви в поезії антонича.