Тема мертвой и живой души в поэме “Мертвые души”
Существует расхожий штамп: главная струна творчества Гоголя – смех сквозь слезы. И смех, и слезы вызваны безобразным общественным устройством в России. Это крайне поверхностный взгляд на вещи, на самом деле все гораздо глубже. Слезы вызваны прежде всего тем, что Гоголь скорбит о человеческой душе. Его волнует вопрос о том, каков человек, какова его душа. Всю жизнь Гоголь искал идеального, прекрасного человека с достойной, не развращенной корыстью душой. Мечта о таком человеке пронизывает все творчество Гоголя.
Впервые встречаемся мы с
А вот повесть о двух старосветских помещиках, казалось бы погрязших в быту, в соленьях и вареньях, в поедании пирожков, в “фаворитках”-кошечках. Но во всем этом хламе Гоголь находит свой желанный алмаз – человеческую душу. Ведь Пульхерия Ивановна, умирая, думает не о ком-нибудь, а об Афанасии Ивановиче; тот в свою очередь откликается на ее зов, несмотря на то что он исходит из могилы. Эта пожилая пара сохранила, несмотря ни на что, любовь, воспоминания юности, а значит, и живую душу. А это для Гоголя самое
Главное. Любимой картиной писателя было полотно Карла Брюллова “Последний день Помпеи” – история людей, не потерявших человеческого достоинства перед лицом грозной опасности, не утративших любви и жалости к ближнему своему. Это воплощение великой, вечной мечты Гоголя о совершенном, прекрасном человеке. Он искал этого человека везде: в “Старосветских помещиках” и “-Миргороде”, в “Тарасе Бульбе” и “Сорочинской ярмарке”. О “Мертвых душах” Гоголь писал Данилевскому: “Мертвые души” – преддверие немного бледнее той великой поэмы, которая строится во мне и разрешит наконец загадку моего существования”.
Стремление показать всю Русь побудило Гоголя объехать вместе с Чичиковым необозримые российские пространства; все границы – и исторические, и географические – в поэме раздвинуты. Не автор героя, а герой ведет автора, и везде, где бы ни оказался Гоголь, следуя за Чичиковым, он со всей страстностью своей души искал идеального человека. Искал, но находил лишь Плюшкиных и Собакевичей, дам просто приятных и приятных во всех отношениях, служителей Фемиды и городничих. Жуковский, прочитав “Мертвые души”, сказал: “Забавно и больно”. Больно от всех пошлостей, низостей, накопившихся на Руси. А уж пошлости и низости Гоголь умел высмеивать, как никто другой, используя разнообразнейшие приемы: иронию, гротеск… Чего стоит только одна дорожная шкатулка Чичикова – все-то в ней разложено по полочкам: и прихваченная где-то афишка, и французское мыло, и кружевные платочки. Не видно только одного – денег. Они припрятаны хитро – ведь шкатулка-то с двойным дном. В шкатулке, как в зеркале, отражается весь Чичиков – плут, человек с двойным дном, у которого все заранее рассчитано, вычислено, человек, всецело захваченный жаждой обогащения, меркантильным интересом, человек, погубивший свою душу. Но все-таки Чичиков выглядит более живым на фоне помещиков: Манилова, Коробочки, Ноздрева, Собакеви-ча, Плюшкина. В изображении помещиков перо Гоголя беспощадно. Тут и “говорящие” фамилии, и деформация человеческих лиц, и детали интерьера, которые говорят нам о хозяине больше, чем его портрет и поступки, и “зоологические” сравнения. В самом деле, каждый из помещиков напоминает какое-либо животное. О Собакевиче Гоголь прямо говорит, что он похож на “средней величины медведя”; Манилова характеризует такая фраза: “Зажмурился, как кот, у которого пощекотали за ухом”, на собачье в Ноздреве указы – вает описание его на псарне: “Ноздрев был среди них совершенно как отец среди семейства”. Кроме того, каждый помещик имеет свою характеристику: Коробочка – дубинноголовая, Ноздрев – “исторический человек”, Собакевич – “человек-кулак”, Плюшкин – “прореха на человечестве”. Мелочность, низость и пошлость каждого персонажа подчеркиваются еще и историческим фоном. История присутствует везде: и в именах детей Манилова, и в портретах Багратиона и Маврокордато в гостиной Собакевича, и в неизвестно как появившемся у Коробочки портрете Кутузова.
А ведь кроме помещиков есть еще и город NN. а в нем – губернатор, вышивающий шелком по тюлю, и дамы, хвастающие модной тканью: “Все лапки да глазки, глазки да лапки”, и храм Фемиды, и Иван Антонович Кувшинное рыло, и целый ряд чиновников, проедающих и проигрывающих в преферанс свою жизнь. Весь город захвачен интригой, процессом продажи неведомых мертвых душ и взбунтован любознательными дамами. И тут-то обнаруживается, всплывает на поверхность все, что раньше было скрыто. “Все вдруг отыскали в себе такие грехи, каких даже и не было”. Обнаруживается, что чиновники грабят казну, что ъ губернии царит произвол, а в городской тюрьме сидит местный пророк, предрекающий явление Антихриста. Море страха, охватившее весь город, колышется, растет, и под его влиянием начинают расти все страхи, обуревающие людей с давно истлевшими душами. И Чичиков из херсонского помещика превращается в делателя фальшивых ассигнаций, в капитана Копейкина, в Наполеона. И вот тут-то и начинает играть обильный исторический фон, так тщательно выписанный Гоголем. История вошла в поэму в образе Наполеона, которого чиновники чуть было не узнали в Чичикове, и стала пародией на настоящую историю. И от этого еще подлей, еще мелочней кажутся нам заботы этих людишек, которые хотя и существуют, но на самом деле давно умерли.
Где же она, живая человеческая душа? Где он, идеальный человек, способный бороться за свою душу, за свое счастье?! Этот человек – капитан Копейкин, опора русской войны 1812 года, вынесший эту войну на своих плечах. Когда он оказался как бы вычеркнутым из списков жизни, то не пал духом, не опустился, а продолжал бороться за себя: его уход в разбойники – протест против мертвых душ – отцов отечества, отрекшихся от него и тем самым подписавших себе смертный приговор. Жестокая ирония заключается в том, что истинно живыми оказываются в поэме души как раз умершие, – крестьяне, купленные Чичиковым. В их образах отчасти реализуется мысль Гоголя о строителях, пахарях, умельцах, авторах бойкого слова, в которых воплощается тот истинно русский дух, признаваемый Гоголем за атрибут живой души, тот дух, который мы встречаем и в почесывающем в затылке Селифане – истинно русском жесте и характере. Все эти Степаны Пробки, Григории Неуважай-Корыто, Абакумы Фыровы и являются истинно живыми. “Абакум Фыров! ты, брат, что? где, в каких местах шатаешься? Занесло ли тебя на Волгу и полюбил ты вольную жизнь, приставши к бурлакам?” Вслушайтесь в эти строки. Как будто отголоски “Тараса Бульбы” повели пером Гоголя. Как будто стихия XVII века ворвалась в меркантильный и дробный XIX век, принесла с собой широкий разгул казацкой вольницы и, оживив мертвых, оживила и живых, которые давно уже считались мертвыми, хоть и существовали. Чичиков, взглянув на список, воскликнул: “Батюшки мои, сколько вас здесь понапичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?” Откуда это в реалисте Чичикове? Чичиков плут, но плут какой-то странный, с заскоками, с отклонениями в чисто русскую сторону. Об этом говорит и его ссора с сослуживцем на таможне в самый ответственный момент миллионного дела, и любовь к губернаторской дочке, и “пассажи” на балу. Тут-то и задумывается автор о том, насколько мертвы эти “мертвые” души, задумывается о Коробочке. “Точно ли Коробочка стоит так низко на бесконечной лестнице человеческого совершенствования?” А не Пульхе-рия Ивановна ли это, ушедшая после смерти своего Афанасия Ивановича в блинцы и котлетки, в пух и перо? Гоголь прав, подозревая в мертвой душе искру божию.
При отъезде из города Чичиков встречает похороны прокурора, и возникает у Гоголя вопрос: “А зачем жил прокурор? Зачем он умер?” Этот вопрос – зачем? – заставляет Гоголя задумываться над Собакевичем, увидеть теплый огонек в глазах Плюшкина, спросить: “А есть ли душа у Коробочки?” Никогда ни одному человеку Гоголь не отказывает в праве на живую душу, с надеждой вглядывается в каждое лицо.
Найти живую душу помогает Гоголю Русь-тройка, вечно мчащаяся куда-то в своем неумолимом, каком-то космическом движении.
Образ дороги, вечного движения неслучаен. На вопрос, какая душа имеет право называться живой, Гоголь отвечает: “Только та, которая готова любить, страдать и совершенствоваться, только та душа, которая готова к самоотвержению, а не та, которая погрязла в накопительстве, имеет право называться живой”. И Гоголь верит, что на бескрайних пространствах вечно мчащейся куда-то Руси-тройки может зародиться такая душа!
(1 votes, average: 5,00 out of 5)
Вплив грошей на людину твір.